Page 303 - Наше дело правое

навязанный ему в стратеги высокородный обалдуй не в свое дело не лезет,

с коня не валится, из одного котла с росками хлебать не брезгует.
— Боишься умереть? — серые от седины брови сошлись на широкой
переносице.
— Просто не хочу.
— Тогда чего боишься?
— Не знаю.
— Еще не знаешь или уже?
Вопрос был непрост, и Георгий задумался. Раньше он боялся многого.
Вылететь на турнире из седла. Ляпнуть глупость. Опозориться в постели.
Опьянеть раньше сотрапезников. Состариться, ослепнуть, подхватить оспу
или холеру… Смерть сама по себе тоже пугала, особенно в детстве, когда
брат василевса узнал, что скоро станет старым, а потом умрет. Ночами
Георгий лежал с открытыми глазами и думал о том, куда попадет после
смерти. За окнами мерцали звезды, а он перебирал дневные прегрешения и
вспоминал нарисованный ад. Особенно пугала фреска, на которой к
сидящему в колодках воину подступали черти. Они еще ничего не делали,

только собирались, но это ожидание и было самым страшным.
— Я не боюсь УЖЕ, — решил Георгий Афтан. — Если страх вернется,
он будет другим.
Старик вздохнул. Теперь он напоминал не Василько, а Феофана.
— Брось лист, — велел он. — Хватит, прошло уже. И ступай к воеводе,
нужен ты ему.

2

Дружинник, возившийся со щитом у входа в шатер, шепнул, что «сам»
злится на весь свет. Георгий понимающе кивнул и поднял полог. Заслышав
шум, Борис Олексич с грозным рыком обернулся, но при виде севастийца

смягчился.
— Садись, Юрий Никифорович, — впервые за почти два года воевода
назвал севастийца таким именем. — Веришь ли, с утра о тебе думаю.
Послать за тобой собирался. Не запамятовал еще, кто ты есть, княжич
севастийский?
— Вроде бы и нет, — протянул Георгий, прикидывая, что его ждет.
Воевода врал редко, а слово и вовсе не нарушал. Обещал забыть, кого
принял в дружину, и забыл. В Залесске Георгий Афтан был просто
Юрышем и лишь для особо дошлых — севастийцем, не хотевшим ни