Page 316 - Наше дело правое

крылья… Тянутся, машут, слепо тычут во тьму, на что-то указывают, хотят

вцепиться, стащить с коня.
— Скачи!
— Не оглядывайся!
Она! Протягивает ветку, огонь, змею, а сама… рот смеется, глаза
плачут. И опять туман, шорох крыльев над головой и нет никого. Только
земля гудит — то ли кони скачут, много коней, то ли в кузнях бьют молоты,
то ли рвется наверх некто в чешуе, рвется да не вырвется, и растут над ним
могильником черные Ифинейские горы… Женщина, птица, звезда, кто они
тебе, кто ты им?
Свистит ветер, бьют тьму копыта, дышит в спину чужая ночь. Скачут,
гонятся за дальней звездой, а та катится вниз, растет и темнеет, как темнеет,
становясь булатом, раскаленный добела новорожденный клинок. Светит
багровым невиданный меч. Огневой полосой вырастает из черного горба,
только его и видно в густой, хоть режь, мгле. Рукоять — в земле, острие
целит в небо. Туманное море, темный остров, тревожный, недобрый свет…
Холм и столб на нем. Не меч — камень, а возле — тени и звезды. Люди и

костры… Вот ты и вышел, василевс. Почти вышел.
Вновь ставший послушным конь переходит на рысь. Сколько он
скакал? Все началось еще засветло, а сейчас — ночь, но по рыжему не
скажешь, свеж, словно не было безумного бега сквозь плач и хохот.
— Где ты? — одними губами окликнул Георгий, сам не зная, кого
зовет. Ночь не ответила, разве что туман стал реже, послышались голоса.
Севастиец огляделся — он был на краю полного воинов леса.

2

Твереничи береглись — не отнимешь. Конечно, вообразить
кочевников, обходящих врагов по лесу, мог разве что какой-нибудь

свихнувшийся авзонянин. Вроде того умника, что намалевал
киносурийскую фалангу, идущую в бой в густых, перевитых ползучими
лозами дебрях. Вот только против росков были не одни саптары, а лучшие
убийцы — соплеменники. Фока Итмон не преминул бы заплатить за смерть
Афтанов, но Гаврила Богумилович никогда не делает то, что за него
сделают другие. Хоть ордынцы, хоть Симеон Звениславский… Этот
достаточно глуп, чтобы, замахнувшись на тверенского князя, обессмертить
свое имя в веках, как обессмертил его указавший толпе на Сына Господня.
Один из твереничей то ли почувствовал чужой взгляд, то ли просто