Page 109 - "Двадцать дней без войны"

Глава пятнадцатая

— Вы не мавр, конечно. Никакой вы не мавр! Но — она его за муки полюбила... что-
то почти такое есть и у меня к вам. Если бы вы были какой-то другой, и по-другому
говорили о войне, и не с войны приехали бы сюда, и не были бы до этого всюду, где вы
были, — не знаю, что бы я чувствовала к вам и как бы все у нас было. Наверно, не так. Даже
уверена, что не так. Я вам говорю правду. Может быть, вам это неприятно, но это правда.
Нет, ему не была неприятна эта правда. Он и сам понимал, что он для нее — человек
с войны. Приехавший с войны и снова уезжающий на войну! Он подумал не об этом, а о
слове "ищу". Да, она искала в нем чего-то важного, необходимого для нее. Может быть,
даже чего-то, без чего не могла дальше жить. Искала? Да.
Но нашла ли?
Ему-то казалось, что он нашел, а ей? "Боюсь обещаний... "
Он ехал уже вторые сутки, а у него в ушах все сидели эти прощальные слова,
которыми она как бы хотела на всякий случай освободить его от себя. А он не хотел
освобождения! И вся сложность происшедшего с ним состояла не в том, что он разлучился
с ней, а в том, что так и не разлучился! В том, что он вез с собою эту женщину. Вез с собою
всю ее, с ее душой, с ее телом, с ее голосом, с ее улыбкой, с ее бесстрашной привычкой
говорить и отвечать правду, с ее нежеланием заглядывать в будущее и с ее руками,
неожиданно шершавыми и все-таки нежными, с ее припухшими на подушечках,
исколотыми пальцами. Первое, поразившее его прикосновение этих пальцев к своему лицу
он тоже вез с собой.
На первой станции за Ашхабадом стоял под погрузкой воинский эшелон. В
теплушки по сбитым из досок накатам заводили лошадей — наверное, собирались
переправлять туда, на Кавказ, в какую-то кавалерийскую часть. На всех станциях и
разъездах шли и шли навстречу эшелоны с бакинской нефтью. Шли, напоминая о войне.
Шли с таким упорством и постоянством, что у Лопатина вдруг возникла странная и даже
дикая мысль: как будто где-то на самом берегу Каспийского моря, у берега, где
формируются эти составы, стоит на путях какой-то могучий человек и, упираясь в них,
беспрерывно толкает их один за другим. Уперся на том конце и толкает!
В последней газете, которую Лопатину удалось купить в Ашхабаде, сводка сообщала
о наступательных боях на Среднем Дону, южнее Сталинграда и на Северном Кавказе. До
этого в прежних сводках о военных действиях на Кавказе сообщали глухо, не называли
почти никаких населенных пунктов, а на этот раз говорилось о взятии внезапным ударом
Моздока и Малгобека.
На станции Джебел, за пять часов до Красноводска, — Лопатин почти на всех
станциях выходил, а тут поленился выйти — проводник привел в купе лейтенанта из
транспортного отдела НКВД.
Лейтенант представился и, попросив у Лопатина документ, удостоверяющий его
личность, вынул из планшета переданную по селектору телефонограмму редактора:
"Корреспонденту "Красной звезды" Лопатину. Явитесь Красноводске дежурному
воздушных перевозок. Срочно вылетайте".
В первую секунду, когда заглянувший в купе раньше лейтенанта проводник сказал:
"Товарищ командир, вам телеграмма" — "телеграмма", а не "телефонограмма", — в голове
мелькнула шальная мысль, что это не от редактора, а от нее. Но телефонограмма была от
редактора и напоминала, что ты уже не в отпуску и должен спешить!
Поезд пришел в Красноводск ровно в двенадцать, а в два часа с минутами Лопатин
уже сидел сверхкомплектным пассажиром в фонаре фельдъегерского самолета связи СБ,
который каждый день, если была погода, летал через Каспийское море из Красноводска то
в Баку, то в Тбилиси — в зависимости от задания и пассажиров.
Лопатину вдвойне повезло. И в том, что он успел на этот самолет, и в том, что
самолет шел сегодня прямо до Тбилиси. Это укорачивало дорогу на целые сутки. Правда,

109