Page 112 - "Двадцать дней без войны"

Двадцать дней без войны

— Не ушибись, — сказал Виссарион. — Я и в темноте все помню, а ты, наверное,
уже не помнишь.
Они свернули из длинной передней направо в коридорчик и вошли в маленькую
комнату напротив кухни. В этой комнате раньше жила младшая дочь Виссариона — Этери.
Теперь там стояла знакомая Лопатину мебель, собранная со всего дома. Широкая
тахта и одна книжная полка из кабинета Виссариона, туалетный столик из спальни,
обеденный стол и два стула из столовой.
— Нигде не топим, а здесь топим печку. — Виссарион помог Лопатину снять
полушубок и, усадив на тахту, сам сел наискось от него на стул.
— Хорошо выглядишь! Смотри, два раза ранен был! Поздравляю! — Это относилось
к ордену.
Виссарион немножко, самую чуточку, заикался. Когда он говорил по-грузински,
Лопатин не замечал этого, а когда по-русски — замечал.
— Привет тебе из Москвы от Бориса, от Гурского, — сказал Лопатин, вспомнив, как
Гурский, тоже давно знавший Виссариона, перед отъездом из Москвы просил: "Чем ч-черт
не шутит, если в-встретишь в Тбилиси сванскую башню, которая называется Виссарионом,
п-поклонись ему от меня и п-проверь, не догнал ли он м-меня за эти годы по з-заиканию".
Не сван, а кахетинец, Виссарион, сложенный с какой-то особенной каменной
прочностью, в самом деле был похож на сванскую башню. Большие ноги, большие руки,
широкие плечи, большая голова на крепкой, сильной шее. Таким он был шесть лет назад,
таким оставался и сейчас. Только немного полысел — и должно быть недавно, потому что
одной рукой все поглаживал голову, поправляя редкие волосы, прикрывавшие лысину.
Наверное, еще не привык к ней.
— Я читал его статьи, — сказал Виссарион о Гурском. — И твои.
Он редко пишет, ты больше.
— А я твои стихи видел осенью в "Известиях".
— Это песня. Ее перевели как стихи, а это песня. Я написал ее на фронте на
собственную музыку. Несколько раз ездил на фронт начальником фронтовых бригад. Я
теперь служу в нашем комитете по делам искусств. — Виссарион вздохнул так, что Лопатин
невольно улыбнулся.
В былые годы Виссарион не очень-то любил служить; говорил, что служба не дает
ему писать стихи, почему-то они приходят в голову по утрам, как раз, когда надо идти на
службу.
— Как Тамара, как дети? — спросил Лопатин, когда через две двери на кухне
послышались женские голоса.
— Все здоровы, — сказал Виссарион. — Сейчас я позову Тамару. Мы сегодня с ней
первый день совсем одни в этой квартире.
Наши дети уехали.
И, не став объяснять, куда уехали дети, поднялся, вышел и вернулся, подталкивая
перед собой жену, которая, судя по выражению ее лица, совсем не хотела сюда идти. И,
только увидев Лопатина, радостно вздохнула и пошла ему навстречу, вытирая руки о
фартук.
— Здравствуйте, Тамара, — сказал Лопатин, целуя ее руку.
С Виссарионом они были на "ты", а с его женой так с первой встречи и остались на
"вы".
— Здравствуйте, мой дорогой, — сказала она, целуя его и лоб. — Вы даже не знаете,
как я вам рада! Виссарион, негодяй, вытащил меня из кухни, ничего не сказав. Сказал
только: "Сейчас я кого-то тебе покажу! " Я не хотела идти, думала, к нему кто-то по делу...
Садитесь, пожалуйста, сейчас будем ужинать.

112