Page 117 - "Двадцать дней без войны"

Глава шестнадцатая

ночи буду стоять, пока не покажут сына! " И такие люди теперь одни. Нашу Этери удержали
у себя, просили не уезжать.
— Скажи, Виссарион, вот брат твоей жены обоих сыновей отдал и обоих потерял, а
бывает у вас так, что откручиваются от фронта, откупаются? Неприятно спрашивать, но как
раз сегодня в штабе фронта случайно услышал скверный разговор об этом.
Прости, что спросил тебя, но больше некого; там не захотел ввязываться в этот
разговор.
— Конечно, откупаются, — сказал Виссарион. — Конечно, бывает. А разве у вас, в
Москве, не бывает?
— Сам не сталкивался с этим, но допускаю, что и там бывает, — сказал Лопатин.
— И у нас бывает. Подлые люди везде есть. И слабые люди везде есть. И готовые на
все из-за денег везде есть. И готовые на все из-за своих детей везде есть... В городе бывает,
в деревне — не слышал. В деревне все, кого призвали, идут. Когда мы сидели на поминках
у Варлама, я посмотрел на Тамару и увидел по ее лицу, что она думает уже не о Варламе,
не о его горе, а о нашем мальчике, о нашем Георгии. Что с ним, где он, что с ним будет?
Думает о своем горе — что его нет с нею. "Боже мой! — подумал я. — Не могу позволить,
чтобы ты сидела и умирала рядом со мной от страха за нашего мальчика. Я должен что-то
сделать, я мужчина!
Я всегда делал все, чего бы ты ни попросила, никогда ничего не боялся сделать для
тебя. Неужели я сейчас не могу сделать этого для тебя? Я должен вернуть тебе твоего
мальчика живым и здоровым, иначе ты умрешь у меня на глазах. Я должен это сделать, если
я мужчина! Но если я мужчина, я не могу этого сделать, ты понимаешь? Вот в чем трагедия:
если я мужчина! " Я смотрел на Тамару, а потом стал смотреть на соседей Варлама; я
смотрел на них и знал, что почти каждая женщина уже лишилась или мужа, или сына, или
брата. Почти все, кого там прошлой зимой призвали, попали в Крым, и похоронные пришли
почти всем сразу, в июле. И Варламу на его старшего, на Реваза, и его соседям! Каждый
день приходил почтальон. Я смотрел на них, собравшихся на поминки к Варламу, и на свою
жену, которая сидела рядом со мной и умирала от страха за своего сына. А я, мужчина,
ничего не мог сделать! Ты понимаешь это?
— И так до конца войны ничего и не сможешь сделать, — вдруг сказал Михаил
Тарнелович. — Пока он не вернется и не обнимет мать.
— Виссарион, идите к столу, — раздался голос Тамары. — А то мы уже накрыли и
слышим, что ты говоришь. А ты говоришь лишнее, не надо этого говорить.

117