Page 120 - "Двадцать дней без войны"

Двадцать дней без войны

войну сына одной матери вместо сына другой. Потому что без этого "вместо" нигде ничего
не бывает, все равно вместо одного идет в тот же час кто-то другой. . .
Едва опустились за стол, как Михаил Тарнелович, опередив Лопатина, снова
поднялся и, налив стаканы до половины оставшимся в бутылке вином, сказал:
— За твое здоровье, Виссарион. Пью неполным стаканом, прости меня.
— А что тебе остается делать, когда не хватило вина? — сказал Виссарион. — За
хозяина, у которого не хватило вина, можно не пить.
— В дни мира, но не в дни войны, — сказал Михаил Тарнелович. — Будь счастлив.
Виссарион, — и выпил свой стакан так медленно, как будто он был полным.
Виссарион поблагодарил и, не садясь, вышел из комнаты. Тамара улыбнулась
Лопатину:
— Это он пошел искать для вас. Он думает, что у нас еще есть немножко чачи. Но
ее нет. Когда мы узнали о несчастье бедного Варлама, я взяла ее с собой в поезд. Виссарион
выпил и немного поспал. Он говорит про Варлама, что Варлам был как сумасшедший. Но
когда он узнал о несчастье Варлама, он сам был сумасшедший, не помнит, что говорил и
что делал. Василий Николаевич, что это за ужас был, этот Крым и эта переправа оттуда, на
которой тонули дети! Шестнадцать погибших в одной деревне.
И все там. И половина из них мальчики!
— У тебя все мальчики, — хмуро сказал Михаил Тарнелович. — Мальчик в
восемнадцать лет не мальчик, а мужчина.
— Все равно, — сказала она. — Как это могло быть сразу, в одни и те же дни!
— Так вышло, что призыв из этой деревни почти весь попал туда с нашей грузинской
дивизией... — Михаил Тарнелович, как показалось Лопатину, испытывал неудобство
оттого, что здесь говорилось только об этом.
— Я был там, Тамара, — сказал Лопатин. — В то самое время.
— Я читал все, что вы писали в "Красной звезде", — сказал Михаил Тарнелович, —
но об этом ничего вашего, по-моему, не читал.
— А чье вы читали об этом? — спросил Лопатин. — Вы об этом вообще ничего не
читали. Слухом земля полнится — вот и все, что вы об этом знаете. И все, что знал бы я,
если бы не видел своими глазами.
— Расскажите, — впервые за все время сказала жена Михаила Тарнеловича.
— Простите, нет желания, — сказал Лопатин.
— И вы все, что там было, видели? — спросила Тамара, облокотясь на стол и
пристально глядя в глаза Лопатину.
— Всего, что там было, наверно, никто не видел, — сказал Лопатин. — А того, что
я видел, с меня достаточно.
Но она продолжала все так же, подперев лицо рукой, испытующе смотреть на него.
— И может быть, вы видели там этих мальчиков? Видели погибшего сына Варлама.
Он был такой красивый, храбрый мальчик. Его младшего брата призвали, а Реваз ушел сам,
добровольцем.
— Все может быть, — сказал Лопатин, подумав про себя, что и правда все может
быть.
Да, он мог видеть мальчиков, о которых думает эта женщина.
И среди них мальчика, который был ее племянником и, оказывается, ушел
добровольно, не дожидаясь, когда его призовут. Он мог видеть их, потому что был как раз
в этой дивизии, когда все началось, был и видел, как гибли кругом под обстрелом и
бомбежкой и эти мальчики, и обросшие многодневной щетиной, одетые в шинели
грузинские крестьяне, немолодые, но казавшиеся еще старше от этой многодневной
щетины. И видел потом общий поток отступления. Поток оглушенных неожиданностью
происшедшего людей, спешивших вырваться из окружения, скорей пересечь открытую,

120