Page 105 - "Двадцать дней без войны"

Глава пятнадцатая

кончившееся счастье! Хотя он сам в это не верит и, хотя он сам не боится обещаний и готов
был бы их дать, если бы их ждали, а не защищались от них.
Там, у себя дома, утром с какой-то необидной простотой и нежностью, вдруг
заторопив его, чтобы он уходил, пока не проснулся ее сын, она пошутила, что, если считать
с того утра, когда она села в Кзыл-Орде в вагон, в котором он ехал, ровно неделя, как они
знакомы. Целая неделя! Для военного времени это, кажется, принято считать достаточно
долгим. А потом сказала серьезно, что если уж считать, то лучше всего считать так: все
начинается с того, как мы с вами встретились в вагоне, и кончается на том, как мы с вами
простимся у вагона. А насколько все это существенно, будет время подумать: у вас — в
поезде, у меня — дома.
Слово "существенно", которое она употребила, было не ее слово, а его. Она перед
этим задала ему вопрос, не ревниво, по-бабьи, а с каким-то товарищеским ожиданием, что
не солжет, а скажет правду:
— Вот вы год один, без жены. Что же, у вас ни с кем ничего не было?
— Всякое бывало.
— Это хвастливо звучит, даже не похоже на вас.
— Ну, было что-то, — сказал он. — В Москве, а не на фронте. Несущественное для
обеих сторон. Странно, если бы было иначе. . .
— Вот и я, как вы, тоже считала странным, если бы было иначе, — сказала она с чуть
заметным оттенком вызова, словно торопясь еще раз напомнить ему, что считает себя на
равных с ним, мужчиной. — Только с той разницей, что заранее не знала, существенно это
или несущественно. Что несущественно, только потом понимала, а вы, наверное, заранее
знали, что несущественно?
— Да, знал заранее.
Вот и все, что он от нее услышал о годах ее, как она иронически выражалась,
вольной, безмужней жизни. Больше ничего об этом не говорила — ни до, ни после.
Хотя нет, еще раз все-таки сказала. Вдруг спросила его:
— А помните, когда вы уходили от Ксении, мои слова, что мы с вами, наверно, еще
встретимся?
— Помню.
— Я уже знала тогда, что не наверно, а непременно. Я очень хотела вас снова увидеть
и уже решила в ту минуту, что приду на Новый год одна. Хотя вам сказали, что приду
вдвоем, да?
— Да.
— А я уже тогда решила, что приду одна, и сделала так, чтоб прийти одной. И
собиралась на Новый год одна и только потом, перед тем как прийти к вам на студию,
поняла, что не хочу вас видеть на людях. Хочу, чтобы я была одна и чтоб вы были один.
И не пошла встречать с вами Новый год. Для меня Новый год было то, как мы с вами
тогда шли по улице. Это было мне гораздо важней, чем все другое. Я вас так и не спросила,
как вы встретили Новый год.
— В общем, хорошо, — сказал он.
— У меня, когда мы шли тогда с вами, было желание вытащить вас к себе, но я
понимала, что это будет нечестно перед Вячеславом Викторовичем, что вам нельзя в тот
вечер его бросать, а если я буду вас звать и вы не пойдете, это будет плохо, а если
поддадитесь мне и пойдете — тоже будет плохо, потому что вы не должны этого делать. И
я ничего вам не сказала. А почему вы меня не спросите, как я встретила Новый год? Хотя я
знаю, почему вы не спрашиваете.
— Раз знаете, оставьте при себе, — сказал Лопатин.
— Нет, не оставлю. Я пошла к Зинаиде Антоновне, пришила ей воротник, потом
отнесла еще одно платье, и оттуда меня на машине довезли до самого дома — чего только

105