Page 71 - "Двадцать дней без войны"

Глава одиннадцатая

Глава одиннадцатая

Вячеслав Викторович открыл дверь в пальто, накинутом на плечи поверх нижнего
шерстяного белья.
— Извини, не стал ждать тебя с чаем — замерз.
Он лег на свою продавленную тахту, накрывшись пальто поверх двух одеял.
— Чай, — кивнул он на стол, на котором стоял завернутый в халат чайник. — Когда
развернешь, кинь на меня еще и халат, что-то лихорадит.
Лопатин развернул чайник, укрыл Вячеслава Викторовича поверх пальто халатом и
налил себе стакан чаю.
— Чай жидкий, кончается, — сказал Вячеслав Викторович.
Чай был действительно жидкий, но еще горячий. Лопатин отпил полстакана и, чтобы
не забыть, пошел во вторую комнату, вынул из чемодана, принес и положил на стол
осьмушку чая.
— А тебе в дорогу?
— Хватит, еще одна осьмушка есть.
Лопатин допил стакан и жадно налил еще. Ему тоже все время было холодно. И там,
в штабе округа, и в машине, и здесь.
— Зачем тебя вызывали к телефону? «Какие новости или перемены?» —спросил
Вячеслав Викторович, когда Лопатин дохлебал второй стакан чая.
— Перемен нет, — сказал Лопатин. — Еду утром второго в Красноводск. А
новости... — Он помедлил с ответом и сказал то, чего не сказал Губеру: — что награжден
орденом Красной Звезды.
— Поздравляю, — Вячеслав Викторович как был, в одном белье, вылез из-под одеял,
пальто и халата и обнял Лопатина. — Совершить, что ли, грех, изъять из новогодней
складчины? Обмыть-то надо.
— Не надо, не греши. Послезавтра на Новом году заодно и обмоем.
Вячеслав Викторович недовольно повел головой — очень хотел согрешить, но
спорить не стал и залез обратно на тахту подо все наваленное на себя.
— Какой он хоть из себя, ваш знаменитый редактор? — спросил он.
И хотя вопрос был естественный, Лопатин с удивлением подумал, что Вячеслав даже
не представляет себе, как выглядит человек, только что по телефону решавший его судьбу.
Он усмехнулся и сказал, что их редактор довольно обыкновенный с виду
дивизионный комиссар тридцати девяти лет от роду. Не так давно, всего пять лет, носит
военную форму, но выглядит в ней вполне по-военному. Роста среднего, поджарый, особых
примет не имеет. Разве что одну: почти все, что бы ни делал, делает с ненормальной
быстротой. При уме и характере академической образованностью не отличается; один из
тех людей, которые всю жизнь сами себя образовывают, как говорится, без отрыва от
производства.
— А как ты думаешь, — помолчав, спросил Вячеслав Викторович, ни разу не
улыбнувшийся, пока Лопатин полусерьезно-полушутя говорил все это, — вот я два раза
посылал ему туда свои стихи. И он — теперь мне это уже ясно по физиономии Губера —
оба раза не напечатал. Как по-твоему: он сам-то читал мои стихи? Как ты думаешь?
— Не знаю, думаю, читал, — ответил Лопатин, думавший совсем не об этом — сам
или не сам читал редактор стихи Вячеслава, — а о том, как бы все вышло, если бы редактор
вдруг согласился и тут же сразу, как это у него водится, стал бы звонить о Вячеславе в
Политуправление округа. А этот вот лежащий сейчас на своей продавленной тахте, под
одеялами, пальто и халатом, плохо себя чувствующий и плохо выглядящий человек,
формально освобожденный от службы в армии по какому-то там пункту о неполной

71