Page 158 - Из русской культурной и творческой традиции. - Лондон: OPI. 1992
P. 158

германских  в  гордом  его  течении...  Мысль,  что  пью  рейнвейн  на
      берегу  Рейна,  веселила  меня,  как  ребенка.  Я  наливал,  пенил,  любо­
      вался  светлостью  вина,  потчипзая  сидевших  подле  меня,  и  был  как
      царь. . . »
          В  течение всего  19-го века,  особенно же в первую  поло­
      вину его —  но и позднее, романтичекое восприятие Западной
      Европы  встоечается  у  многих  русских  людей.  И  не  удиви­
      тельно:  Запад воспринимался  издалека,  сквозь  поэтическую
      дымку  старых  замков,  узких  и  живописных  средневековых
      уличек,  величественных средневековых  соборов,  рыцарства,
      турниров,  императоров,  королей,  миннезингеров,  святых  от­
      шельников и чернокнижников-алхимиков,  через  призму  чу­
      десных,  таинственных,  то  романтических,  полных  грустного
      очарования,  то  обвеянных  жутью  сказаний  и легенд  средне­
      вековья.  Это  была  какая-то поэтическая,  давно-давно  с  дет­
      ских лет знакомая  «родина души».  Запад Жуковского, Валь­
      тер  Скотта,  немецких  романтиков.  Но  Запад  и  Грановского
      и Пушкинского  «Скупого рыцаря».  Неожиданно все прошлое
      Западной  Европы,  суровое и поэтическое,  раскрылось  перед
      русской душой и очаровало  ее.  Западная Европа стала созер­
      цаться,  прежде  всего,  сквозь  величественную  призму  ее
      прошлого  в  его  поэзии  и  духовной  значительности  (так  и  у
      молодого Гоголя,  и у  Шевырева,  особенно  у  Чаадаева),  но  не
      в  меньшей  степени  и  сквозь  призму  собственной  поэтичес­
      кой  свежести  и  юности,  собственных  духовных  исканий  и
      поэтического томления по  «иной»,  лучшей стране самих рус­
      ских  людей.  И  вместе  с  тем  этот  Запад  был  очагом  нового
      духовного  кипения,  центром  великого  искусства  —   словес­
      ного и музыкального, и смелой,  оплодотворяющей —  пытли­
      вой  философской  мысли  и  новых  горизонтов  в  науке,  раз­
      двинувшихся бесконечно в даль и вглубь и в естествоведении
      и в истории прошлого и проникнутых одним объединяющим
      принципом  —   идеей  органического  развития.  И  средоточие
      всего этого нового, раскрывшего глаза и на старое и учивше­
      го  его  любить  и  понимать,  была  прежде  всего  тогдашняя
      Германия.
          Это  настроение  так  сказывается,  например,  в  письмах
      молодого  Станкевича  в  конце  30-х  годов.  Он  в  восторге,  что
      прибыл в тогдашнюю столицу философской мысли —  в Бер­
      лин Гегеля и его  ближайших последевателей.  Он пишет,  на­
      пример,  братьям и сестрам и  всему своему дружескому  кру­
      жку вроде торжественного манифеста:

                                                          155
   153   154   155   156   157   158   159   160   161   162   163