Page 189 - Наше дело правое

обгонял воспитателя, разбегался на мозаичном полу и катился по

мраморному. Это было весело!
Бритую щеку погладил легкий сквозняк. Шелохнулся атласный, шитый
понизу золотом занавес. За серебряной курильницей показалось что-то
светлое. Так и есть. Ждет.
— Ты меня помнишь, мой мальчик?
София! Все так же хороша…
— Ты пришла сама или так решил василевс?
— Мы оба. Тебя вряд ли обрадовала просьба брата, но они хотели
Ирину… Моя дочь и Василий — это… Это невозможно!
— «Мы сильны сейчас, как никогда», — передразнил Андроника
Георгий, разглядывая точеное лицо. София всегда казалась печальной, и
перед этой печалью мало кто мог устоять.
— Мы сильны мечами, но не золотом, Георгий, — василисса тоже
говорила чужими словами, — у динатов оно есть, и они наконец готовы
смириться. Увы, мои сыновья слишком малы, это может ввести мужа
Ирины в искушение, особенно если он из рода Итмонов, а замена дочери

василевса на племянницу не скрепит договор.
На стенах щетинилась копьями киносурийская фаланга, бежал с поля
боя утративший мужество Оропс, а его жены и дочери благодарили
Леонида за милосердие. Царь был молод и полон сил, он не ведал своей
судьбы.
— Хорошо, — кивнул Георгий, — можешь успокоить Ирину.
«Василевс Василий» звучит отвратительно. Фоке следовало либо назвать
сына иначе, либо забыть о Леонидовом венце. Прости, я спешу.
— Я скажу Ирине, — казалось, она сейчас заплачет, но василисса не
плакала никогда. — Я всегда знала… Знала, что ты…
Почти материнский поцелуй, нежный звон подвесок, расписные
шелка. Никуда не деться, придется жениться. Он женится и вернется в
Намтрию, а Анна, пусть это будет Анна, раз брату она нравится больше

других, останется в Анассеополе. Ей незачем умирать, пускай наряжается,
ходит в церковь, сплетничает с подругами. Пусть заведет любовника,
какого-нибудь смазливого протоорта… Стратег Афтан будет развлекаться, с
кем хочет, и воевать, с кем придется. Птениохи найдут нового вождя и
вернутся, а не они, так другие. Империи, окруженной варварами и
авзонянами, не стоит рассчитывать на долгий мир.
Рвущийся из конюшен осиротевший конь, конец Леонидовой галереи и
поворот, который Георгий никогда не любил. Новая галерея, новая
династия, новые времена… Изначально на этих стенах пировали,