Page 235 - Наше дело правое

Кричала девка, и вопль был настолько отчаянным, что руки

Обольянинова сами поворотили коня.
Светила луна, снег отражал бледные лучи, и боярин видел все так же
отчетливо, как и днем.
Трое саптар деловито затаскивали на седло отчаянно дрыгающую
ногами девицу — платок свалился, волосы разметались по плечам.
— Спаси-и-и-ите!
Кровь горячо толкнулась в виски. Сейчас, боярин, сейчас — никто не
увидит, никто не узнает…
Но прежде чем обольяниновские отроки и даже сам Анексим
Всеславич успели схватиться за сабли, из-за заборов и с окрестных крыш
— полетели стрелы.
Было там едва ли больше десятка лучников, но насильникам хватило.
Вскидывавший девку поперек лошадиной спины саптарин
опрокинулся, из груди и спины торчало три или четыре древка.
Двоих других ордынцев попятнало меньше, один, вырвав стрелу из
предплечья, даже успел взлететь в седло прежде, чем тьма вновь свистнула

и откованный руками росков-кузнецов оголовок нашел горло степняка.
Миг — и все кончилось. Не успели закричать расстрелянные, не
позвали на помощь. Остались истоптанный снег, кровь на нем, мертвые
тела да саптарские кони. А сами стрелки — где они, что с ними? И девка?
Девка-то как? — вдруг подумал боярин, не успев даже подъехать к месту
побоища.
Девка была тут. Живая, но с торчащим из бока древком, вокруг
которого расплывалось темное пятно, она судорожно пыталась отползти —
глаза в пол-лица, она еще не чувствовала боли. Боль придет позднее…
Бросили ее ухари эти, мелькнула быстрая мысль. Бросили и спасать не
стали — когда такое в Тверени быть могло?!
— А ну, взялись! — только и бросил сквозь зубы Обольянинов.
К раненой молодке кинулись его отроки. Саптарские же тела

следовало немедля утопить в Велеге или Тверице. Коней — угнать куда
подальше, а то и забить, волкам на поживу, отправив саптарскую снасть
туда же, под лед. И спешно, потому что…
— Боярин! — рядом оказался один из отроков, лицо перекошено, глаза
— что невоградские круглые гривны. — Саптары, боярин! Три десятка!
Принесла нелегкая…
Подстреленную девку уже заносили в какой-то дом, раскрывший
двери в ответ на роскскую речь.
— Ходу, ходу! — скомандовал Обольянинов, оглядываясь на