Page 240 - Наше дело правое

коней ударили сулицы и рогатины, кто-то удумал даже размахнуться косой,

словно на летнем лугу, — того и гляди своих, неумный, покосит, здесь ведь
не развернешься… Ночь взвыла нечеловеческой мукой, взорвалась
предсмертным хрипом, ставшим в тот миг громче могучего грома.
Обученный боевой конь Обольянинова был крупнее и сильнее
ордынских лошадей и сейчас толкал их грудью, при случае — кусался,
помогая всаднику. Сабля в руке боярина описывала круги и петли, то
отшибая, отводя ордынское железо, то стремглав бросаясь вперед, всякий
раз окрашиваясь чужой кровью. Рядом бились уцелевшие отроки, но еще
больше оказалось вокруг твереничей; кто-то крикнул — «боярину
помогите!» — и неведомого послушались. Прикрывая бока и спину
Обольянинова, наставив рогатины, возле него собралось с дюжину
горожан; и этот клубок покатился прямо в глотку ордынского отряда, не
давая степнякам оторваться, не давая взяться за любимые луки.
Где-то над недальними крышами полыхнуло — воины темника
Шурджэ, верно, пытались поджечь град, норовя этим отвлечь твереничей,
Но валившим сейчас за Обольяниновым было не до собственных изб или

же теремов. Что чувствовал сейчас каждый из них — боярин очень хорошо
понимал.
Перебить их всех.
«Их» — значит, саптар, явившихся незваными на наши поля и грады.
Всех до единого.
Не дать уйти.
Пусть знают — здесь, в Тверени, живет саптарская смерть.
И первее всего — не дать улизнуть Шурджэ. Потому что он —
оголовок ордынского копья, нацеленного в самое сердце Тверени, и его,
Обольянинова, долг — сломать древко, а наконечник — швырнуть в огонь
тверенской кузни.
Словно крылья выросли за спиной у боярина, мягкие крылья хозяина
ночи — филина. Вместе, будто сказочные воины давно сгинувшего

полуденного царства, умевшие ударять, как одна рука, навалились на
саптар кое-как, наспех оборуженные твереничи — и степняки не
выдержали. Поворачивали, жгли плетьми коней, норовя уйти из-под
губительного молота росков.
…На торжище с разных сторон врывались новые и новые роскские
сотни — никем не управляемые, без бояр и набольших, твереничи сами
знали, что делать. И делали.