Page 239 - Наше дело правое

Предупрежденные, твереничи за спиной Обольянинова успели по

большей части отхлынуть в стороны, перемахивая через заборы, заскакивая
во дворы. Кто-то прижался ко стенам, иные, самые шустрые, и впрямь
полезли на крыши.
Пошедших за ним Обольянинов спас, а вот собственных отроков не
уберег. Кто-то замешкался, стыдясь оставить боярина, кто-то криком
торопил нерасторопных — их-то и нашли острые ордынские стрелы.
Анексим Всеславич тоже не прятался, так и остался в седле посреди
улицы, с саблей в высоко вскинутой руке, словно не зная, что уже
отпущены тетивы и жить кому-то выпало меньше исчезающего мгновения.
И — вновь поймал краем глаза женский взор.
Та же! Все та же, что тогда, с филином!
Взвизгнуло над самым ухом, ледяной иглой прочертило щеку — а
больше степнякам стрелять уже было не в кого. Улица опустела, тверенские
дома, словно иссохшие губы воду, выпили, вобрали в себя оружную толпу
— нет, не толпу, войско, какого еще никогда не бывало у боярина
Обольянинова.

Дальше все случилось очень быстро.
Мелькнули растянувшиеся темные тени, и вот уже они, ордынцы,
совсем рядом, рядом их злые степные лошадки, низкие меховые треухи да
кривые вскинутые клинки.
Сколько десятков всадников ударило в лоб на обольяниновский отряд,
боярин не считал, да и какое до того дело! Сейчас он сделался словно
простой ратник на заборолах родного града — Смолени, Резанска, той же
Тверени — в страшную, самую первую зиму, когда неведомая гроза шла по
Роскии, и ничто: ни доблесть, ни низость — не могло ее остановить.
Боярин сшибся с саптарином, легко отвел сабельный взмах, ответил
сам, вкладывая в удар не одно лишь холодное умение, и степняк
опрокинулся на конский круп с разрубленной головой. Его конец был
быстрым и милосердным.

С крыш в подлетевших саптар уже метали всем, что попадалось под
руку. Свистнули и стрелы росков, правда, в небольшом числе. Из
распахнувшихся ворот, наставив рогатины и вилы, вскинув мечи и топоры,
с глухим ревом хлынули твереничи, пошли, словно старый опытный
медведь на незадачливого добытчика.
Удар был страшен — накоротке, словно тараном, всем миром, всем
скопившимся многолюдством. И, подобно тому, как гнётся раскаленное
железо меж молотом и наковальней, так согнулось саптарское острие,
разбилось на множество одиночных схваток, когда под брюха степных