Page 267 - Из русской культурной и творческой традиции. - Лондон: OPI. 1992

требование: признавать за каждым, даже самым «ничтож­
ным» из людей, право на его человеческое достоинство, пра­
во быть целью, а не только средством. Эти его излюбленные,
заветные мысли еще раз вылились у него, сконденсированно
и остро, в его пушкинской речи:
« . . . Какое же может быггь счастье, если оно основано на чужом
^несчакпъи? Позвольте, представьте, что. вы сами возводите здание
судьбы человеческой с целью в финале осчастливить людей, дать им,
наконец, мир и покой. И вот, представьте себе тоже, что для этого не­
обходимо и неминуемо надо замучить всего лишь одно человеческое
существо, мало того — пусть не столь достойное, смешное даже на
иной взгляд существо... И вот только его надо опозорить, обесчестить
и замучить, и на слезах этого обесчещенного старика возвести ваше
здание. Согласитесь ли вы быть архитектором такого здания на этом
условии? Вот вопрос. И можете ли вы допустить хоть на одну минуту
идею, что люди, для которых выстроено это здание, согласились бы
сами принять от ваю такое счастье, если в фундаменте его заложено
страдание, положим, хоть и ничтожного существа, но безжалостно и
несправедливо замученного, и, приняв это счастье, остаться на век
счастливым?...»

Взгляд, весьма несходный со взглядами, проповедуемы­
ми большевистской идеологией.
Вдумчивая, деликатная, нежная гуманность царит, на­
пример, в большинстве (кроме чисто юмористических) рас­
сказов Чехова. И как чувствуется его большое, доброе и гру-
стно-умиленное сердце! Чехов не из сознательной религиоз­
ности черпал эту сострадательную нежность сердца: он не
был сознательно религиозен, не был — не считал себя —
верующим христианином. Но в подсознательном его «я » кор­
ни, повидимому, глубоко уходили в религиозную почву, и
это все больше и больше сказывалось под конец в его твор­
честве и его жизни, как мы это видим, например, на одном
из величайших его произведений, последнем его рассказе
«Архиерей» и из его разговоров, сохраненных нам Буниным.
На высотах духовной жизни мы имеем как бы некую —
и при том безмерную — захваченность этой стихией любви
и жалости к людям. Широкой и велокоду шно-горячей лю­
бовью дышет эта молитва древне-русского праведника —
Кирила Туровского (бывшего епископом во 2-й половине
X II века):

264