Page 269 - Из русской культурной и творческой традиции. - Лондон: OPI. 1992

том, что Он положил за нас душу Свою, поэтому и мы дол­
жны полагать души свои за братьев» (I Иоан., 3, 16). Этой
безмерностью любви дышут, например, рассказы об апостоле
любви — Иоанне, или вот, например, следующее место из
очень чтимых в древней Руси творений св. Исаака Сирина202):
«Быв спрошен: что такое сердце милующее? — сказал: В о ззр е­
ние сердца у человека о всем творении, о человеках, о птицах, и жи­
вотных и о всякой ггвари. При воспоминии о них, очи у человека
источают слезы. От великой и сильной жалости сжимается сердце
его, и не может оно вынести, или слышать или видеть какого-либо
вреда, или малой печали, претерпеваемых тварью. А посему и о бес­
словесных и о врагах Истины, и о делающих ему вред ежечасно со
слезами приносит молитву, чтобы сохранились и были помилованы;
а также и -об естестве претыкающихся молится с великой жалостью,
какая без меры возбуждается в сердце его до уподобления в сем
Б огу...» »Достигших же совершенства признак таков: если десяти­
кратно в день преданы будут на сожжение за любовь к людям, не
удовлетворятся сим, как Моисей сказал Богу: «Если оставишь им
грех, оставь; а если нет, то изгладь меня из книги, в которую Ты
вписал меня» (Исх., 32, 31), и как говорит блаженный Павел: «Я готов
бы быть отлученным от Христа ради братьев моих» (Рим., 9, 3). Конец
же всего вкупе — Бог и Господь, Который из любви к твари предал
Сына Своего на крестную смерть... И домогаются святые сего приз­
нака — уподобиться Богу совершенством в любви к ближнему» 203).
И, как мы видели уже, эта пламенеющая проповедь лю­
бви могла в русском народе не раз падать на добрую почву.
ЯД эта жалость к людям сделалась характерной, если, к со­
жалению, не всегда для русского народа, то во всяком слу­
чае для высших проявлений его духовной культуры, для
высшего цвета его национальной культуры (в лице, напри­
мер, его великих, его всемирно-великих писателей, с этим —
я сказал бы — почти безмерным культом жалости у Досто­
евского!) и для его идеала праведности и святости. Это —
обще-христианский, отнюдь не специфический русский иде­
ал, но жадно воспринятый лучшими сторонами народной ду­
ши, тянувшейся из своего, иногда глубокого мрака и даже
смрада к вершинам это-го идеала: ибо здесь эта мятущаяся,
обездоленная, «труждающаяся и обремененная», часто и бу­
рно-грешная душа находила то, что ей было нужно: мило­
сердие. Поэтому, может быть, никакие слова Евангелия так
не врезывались в народную душу, как эти, все вновь и вновь

266