Page 229 - Наше дело правое

сдерживался.

— Дурной обычай, — зевнул степняк. — Перейми наш, ибо мы
побеждаем. А потому наши обычаи лучше.
Князь ничего не сказал, лишь вновь развел руками.

2

…Тот пир Алексии Всеславич Обольянинов запомнил надолго. Воины
темника Шурджэ, его избранная сотня, сожрав и выпив все, что только
смогли, стали громко стучать рукоятями сабель по столам, требуя «девок».
— Женок, вишь, хотят, — с постный лицом возвестил толмач Терпило.
— Придумай что-нибудь, ты же роск! — не выдержал Обольянинов.
— Я — залессец! — напомнил тот. — Князь Гаврила Богумилович на
сей случай всегда холопок закупных держит, своих бережет. Но Тверень же
не такая, не замарается! — поддел он боярина.
— Т-ты… — Обольянинов шагнул к толмачу, чувствуя, как глаза

заливает красный. — Я тебя… голыми руками…
— Попробуй, — прошипел в ответ Терпило, — попробуй. Враз на кол
сядешь! Меня сам темник великий ценит и по имени знает!
— Я пса своего тоже по имени знаю, — сплюнул боярин, однако же
отступился. Прав был проклятый залессец, как есть прав. Чего у саптарвы
не отнимешь — своих не выдают. В смысле, чужим не выдают. Сами-то
запросто и спину слопать могут, но, пока ты им нужен, от других защитят.
Однако князя надо было выручать — змеиная ухмылка темника
становилась все злее, и все громче стучали по доскам столов рукояти
ордынских сабель.
Арсений же Юрьевич, похоже, растерялся. Языкастой ловкостью, коей
так отличался князь Залесский и Яузский, князя тверенского явно
обделили.

— Великий темник, — Обольянинов не простерся ниц, но
поклониться себя заставил. — Не взыщи, не гневайся на верных слуг
своих. Страх объял весь город при вести о твоем приходе. Вот и
разбежались кто куда наши красные девицы.

3

Шурджэ медленно откинулся на резную спинку жёсткого княжьего