Page 236 - Из русской культурной и творческой традиции. - Лондон: OPI. 1992

муках, даже отрицаниях. Поэтому совершеннейший атеист
находится, может быть, на предпоследней ступени перед со­
вершеннейшей верой. Но если человек сознательно повора­
чивается спиной к Богу, как Ставрогин, ибо Бог стесняет его
самоволие, ибо его воля не хочет Бога, тогда такой человек
духовно разлагается еще при жизни, как тот же Ставрогин.
В том счастлив Иван Карамазов, что сердце его не может
успокоиться на отрицании: «если не может решиться в поло­
жительную :сторону, то никогда не решится и в отрицатель­
ную, саоуги знаете это свойство вашего сердца, и в этом — вся
мука его», говорит ему -старец Зосима. «Но благодарите
Творца, что дал вам сердце высшее, способное такою мукой
мучиться, горняя мудрсгвовати и горних искати, наше бо
жительство на небеси есть». Про себя же Достоевский гово­
рит в своей записной книжке: «Я — неисправимый идеалист.
Я ищу святыни, мое сердце жаждет ее. Я так создан, что не
могу без нее жить». Внешнему впечатлению от молчащих
миров и выкладкам механически-материалистически окра­
шенной науки противополагается чувство укорененности че­
ловеческого бытия в Бесконечно Высшем, голос сердца, осо­
знание этой внутренней нормы, внутреннего закона челове­
ческого бытия. Мы здесь также подходим к мировой загадке,
но с внутренней ее стороны: через оппгщение основного
закона нашего духовного, морального существования.
Но если механически-материалистичеокое восприятие
мира в современном ему естествоведении и в представителях
материалистической философии не смущало особенно Досто­
евского, то сердце его трепетало и смущалось под гнетом
жизненного опыта, под гнетом моральной опенки происходя­
щего в мире. Сердце его трепетало от жалости. Неужели Бог
не видит? Как может Он допустить такие страдания? Вот
основной воггоос Достоевского: как объяснить страдания,
особенно страдания праведников, страдания невинно страж­
дущих, страдания маленьких детей? Ни из какой «эконо­
мии» мипэа, домостроительства мира не могут и не должны
быть они объяснены. Это — слишком дорогой билет для
входа на будущую гармонию. Не по карману он нам, говорит
Иван. Но этот вопюос со всей силой ставится и До)Стоевским.
В этом «борении с Богом» Достоевский далеко вырастает
за пределы одного только народа, одной только культуры —
до пределов обще-человеческих. По силе скорби, тревоги и
недоумения он приближается к Иову. «На всем Западе не
встречал я такой силы отрицания Бога, какую я вложил в

233