Page 248 - Из русской культурной и творческой традиции. - Лондон: OPI. 1992

нигоов, которых поймапъ никак не мхжии. А перед судом-то, ©ишь,
аггаман повинился. Так и так, говорит, я больше всех виноват, один
всему я начало; других не больно наказывайте: я их утоворил, а они
не вин овалы. Я заслужил наказание больше, а они только по моему
научению. Разбойники только посмотрели на атамана, да и потупи­
лись, а коаю и слеза (прошибла!. Говорят, им всем наказание было
меньше за то, что сами повинились» ...

Мотив добровольного отдания себя в руки правосудия,
открытого признания перед народам своей вины, всенарод­
ного умиленного покаяния, нередко встречается как и в рус­
ской литературе, так и в русской народной жизни. Торжест-
веная умиленность этого всенародного покаяния, этого глу­
бокого сокрушения, которое не жалеет себя, не останавли­
вается ни перед чем, чтобы загладить свою вину ш понести
кару, была почувствована и Достоевским и Толстым. Вспом­
ним сцену публичного покаяния Никиты во «Власти тьмы»,
как косноязычный Аким (отец) говорит уряднику, чтобы он
не мешал Никите все высказать, что он имеет сказать, и по­
дождал пока б с составлением акта: «Погоди, говорю. Об
ахтах не толкуй, значит. Тут тае, Божие дело идет ... Кает­
ся человек». А под конец этот же косноязычный Аким, жи­
вое воплощение совести для сына, в восторге восклицает:
«Бог простит дитятко родимое. Себя не пожалел, Он тебя
пожалеет. Бог-то! Бог-то!»
Вспомним, как в «Горькой судьбине» Писемского герой
— крепкий и крутой мужик Ананий — кается и отдает себя
добровольно властям и не хочет показывать ни на кого дру­
гого, хотя бы и разделяющего с ним ответственность: «Мой
грех больше всех ихних, и наказание себе облегчить ни­
сколько того не желаю. Помоги только Бог с терпением пе-
ренесть, а што хоша бы муки смертные принять, авось хо-
ша-то малонмальски прощение будет моему великому пре­
грешению.
Эти два полюса русской народной души — глубина па­
дения и восстание из падения — ярко формулированы, как
известно, Достоевским в его «Дневнике писателя». С одной
стороны, это «потребность хватить через край, потребность
в замирающем ощущении, дойдя до пропасти, 'свеситься в нее
наполовину, заглянуть в самую бездну и, — в частных слу­
чаях, но весьма нередких — броситься в нее, как ошалелому,
вниз головой». Но с другой стороны, когда «русский человек,
равно как и весь народ... дойдет до последней черты, т. е.

245