Page 277 - Из русской культурной и творческой традиции. - Лондон: OPI. 1992
P. 277

У  старых  лип,  у  ручейка;
                      Несчастной  ревности  мученья,
                      Разлуку,  слезы примиренья;
                      Поссорю  вновь,  и наконец,
                      Я поведу их  под  венец . . .»   (1824  г.)
          Все  дальнейшее развитие  поэмы  «Евгений  Онегин»,  на­
      чиная  с  этой  самой  песни,  является,  как  известно,  осуще­
      ствлением,  если не этого плана,  (он был до известной степени
      осуществлен  в  «Капитанской  дочке»),  то  сходного  по  духу
      замысла:  реабилитировать  настоящее,  п одли н н ое  (а  оно вме­
      сте  с  тем  простое,  но  и  глубокое  и  крепкое духовно)  в  про­
      тивоположность  мнимому,  не  подлинному,  пусканию  пыли
      в  глаза,  ходульности ш  позе.  Это стремление  красной нитью
      проходит  через  многие  величайшие  творения  русской  ли­
      тературы.  Татьяна  духовно  побеждает  фразера  Евгения  в
      своей  полной  очарования  простоте  и  смиренной  и  стойкой
      верности долгу  (хотя  она  его и любит).  Какая  художествен­
      ная простота и  в  рисунке и в  стиле и  в  типах  «Капитанской
      дочки»!  И  здесь  центральными фигурами являются простые
      русские люди,  добрые,  патриархальные и простодушные,  но
      вместе с тем верные своему долгу:  герои,  притом не сознаю­
      щие,  что  они  герои.  Вот  это  противоположение  настоящего
      дутому,  подлинности  и  смирения  —   крикливой  фразе  или
      корчению  из  себя  чего  то,  надуманному  удальству  (поручик
      Розенкранц  в  «Набеге»),  или  например,  топорно-сентимен­
      тальному  и  вместе  с  тем  наивно-смехотворному,  эгоцентри­
      ческому  карьеризму  какого-нибудь  Берга  (он  был  ранен  в
      ^правую  руку  и  переложил  тогда  шпагу  в  левую  руку  и  с
      ^самоуверенностью рассказывает об этом), —  вот это противо­
      положение  особенно  характерно  для  Толстого.  С  ним  от­
      части  связаны,  например,  и  замысел  «Севастопольских  рас­
      сказов»  и в  весьма  значительной  степени вся  психологичес­
      кая  структура  «Войны и  мира».  Подлинность  внешне непре­
      зентабельного,  простодушного  и смиренного  героя,  капитана
      Тушина,  противополагает  он  ловкому  штабному  карьеристу
      Друбецкому, истинных героев  1812  года и солдат и офицеров
      и  ряда  генералов  (Дохтурова,  Коновницына,  Багратиона)  и
      самого  главнокомандующего  Кутузова  —   полуинтернацио-
      нальной  штабной  клике  «присосавшихся»  к  войне  любите­
      лей  карьеры.  Напыщенная  фраза,  которой начальник штаба
      армии,  генерал  Бенигсен,  открывает  заседание  военного  со­
      вета  в  Филях,  пустозвучна  и  безвкусна  (особенно  в  этой

      274
   272   273   274   275   276   277   278   279   280   281   282