Page 279 - Из русской культурной и творческой традиции. - Лондон: OPI. 1992

простота, а погоня за простотой, внешнее переодевание, на­
думанное и лишенное внутренней правды.
Достоевский. Как он возбужден, взволнован, как воз­
буждены, не просты, часто истерически неестественны, ли­
шены внутреннего равновесия, внутренней гармонии его ге­
рои. Сколько тут надрывов, сколько вымученно-крикливого
или болезненно-кликушеского, психопатического в их чув­
ствах и действиях. Но это психопатически-преувеличенное,
непростое, неестественное, иногда даже крикливо-кривляю-
щееся многих его героев (при всем том они так гениально и
ярко изображены, что веришь в их существование) искупа­
ется глубиной и прямотой, глубоким и честным радикализ­
мом этой ясной, идущей смело к цели, не боящейся смотреть
страшной действительности в глаза, борющейся за Бога мыс­
ли Достоевского. Если герои Достоевского психопатичны и
полны болезненных надрывов, то его мышление, при всей
своей трагической окрашенности, при всей своей взволно­
ванности, необычайно здорово, творчески прозрачно и ис-
полненно огромной внутренней мощи. С подкупающей душу
благородной прямотой и честностью, с гениальной сосредо­
точенностью и силой духа смотрит Достоевский в лицо
страшным загадкам бытия, стучит он в вечные двери, в ис­
кании правды и ... обретает Бога, или вернее обретается
Богом. И нездоровая возбужденность его героев получает
тогда свое законное место в этой гениально развиваемой им
драматической схеме — борьбе души за Бога, в этой огром­
ной, сложной драме, во всех ее волнующих душу перепети-
ях. Таким образом можем говорить не только о творческой
возбужденности, нет, более того — о некоторой внутренней
целеустремленности и гениальной »простоте« этого непро­
стого и сложного, часто в своих героях столь неестественно­
го, столь нездорово взволнованного Достоевского. Ибо один
основной стержень его творчества и жизни (говорю о перио­
де зрелости его творчества) — искании Бога. В этом его вес­
кость, его потрясающая значительность, его монолитность.
Но и более того: Достоевский сам нередко ощущал красоту
ясной простоты и внутренней подлинности и духовной уко­
рененности в людях, у него огромное стремление к этой ду­
ховной подлинности и к истинной, просветленной и умирен­
ной, не внешней только простоте (ибо он был положительно
против опрощения, считая его вредным и смешным фарсом).
Разве не имеем у него противоположения духовной нена-
стоящести крикливо-агрессивных, болезненно-самолюбивых

276