Page 278 - Из русской культурной и творческой традиции. - Лондон: OPI. 1992
P. 278

трагической обстановке). Это замечает и подчеркивает в сво­
      их  ответных  словах  толстовский  Кутузов:  «Священную
      древнюю  столицу  России,  —   вдруг  заговорил  он  сердитым
      голосом,  повторяя  слова  Бенигсена,  и  этим  указывая  на
      фальшивую  ноту  в  них,  —   позвольте  Вам  сказать,  Ваше
      Сиятельство,  что  вопрос  этот  не  имеет смысла  для  русского
      человека ...»   Вообще  Толстой  не  верит  в  шумливые  слова,
      в декламации и в крикливые, ходульные эффекты.
          Под  этим углом  зрения  проводит  он  и  параллель  (часто
      недостаточно  объективную  и  прямо  таки  тенденциозную)
      между  Кутузовым  и  Наполеном.  Уж е  в  раннем очерке  «На­
      бег»  спокойный и мужественно простой капитан Хлопов про­
      тивополагается  рисующемуся  своим  удальством,  корчащему
      из  себя  «азиата»  и  «удальца^цжигита»,  «по  Марлинскому  и
      Лермонтову»,  поручику  Розенкранц.  В  «Трех  смертях»  спо­
      койная  и  безропотная  смерть  простого  человека  —   бедного
      крастьянина-ямпщка, противополагается истерическому цеп-
      лянию  за  жизнь  богатой  барыни.  К   источникам  духовной
      подлинности стремится Толстой в многочисленных  своих  об­
      разах  и  различных  своих  произведениях.  Он  может  быть
      при этом исторически несправедлив в изображении и  оценке
      того,  что  кажется  ему  неподлинным,  но  основной  курс  здесь
      взят им глубоко правильно: в истинной простоте и смирении
      открывается духовная глубина.
                      Не поймет  и не оценит
                      Гордый  взор  иноплеменный
                      Что сквозит и тайно светит
                      В  наготе твоей смиренной,  —
      —  так обращался Тютчев к родной стране и здесь узрел при­
      сутствие духовных  богатств  в  нищете,  простоте  и  смирении.
          Конечно,  легко  было  впасть  в  идеализацию  внешней
      простоты  (и даже грубости)  народной жизни,  в  идеализацию
      этой  жизни  как  таковой,  а  не только  как  возможного  носи­
      теля  высших  духовных  ценностей.  В  эту  ошибку  впадали
      многие  и  в  первую  очередь  впоследствии  и  сам  Толстой  со
      своей  позднейшей  проповедью  внешне  понятого,  нездорово­
      го,  подчас  даже  —   особенно  в  некоторых  последователях
      своих  —   упадочного  и  внутренне  разлагающего  «опроще­
      ния».  Это  мнимое  «опрощение»  становилось  для  многих  из
      этих  последователей  сознательным  одичанием,  огрубением
      и  даже  духовным  самокалечанием.  Это  была  не  истинная

                                                          275
   273   274   275   276   277   278   279   280   281   282   283