Page 424 - Наше дело правое

подумал Коколия.

И точно — через пару минут ударил залп орудий с крейсера. Между
кораблями встали столбы воды.
«Лед», набирая ход, двигался в сторону острова, но было понятно, что
никто не даст пароходу уйти.
Радист вел передачу непрерывно, надеясь прорваться через помехи, —
стучал ключом, пока не взметнулись вверх доски и железо переборок и он
не сгорел вместе с радиорубкой в стремительном пламени взрыва.
И тут стало жарко и больно в животе, и Коколия повалился на
накренившуюся палубу.
Уже из шлюпки он видел, как Аршба вместе с Гельманом стоят у
пушки на корме, выцеливая немецкие шлюпки и катер. Коколия понял, что
перестал быть капитаном — капитаном стал помполит, а Коколия
превратился в обыкновенного старшего лейтенанта, с дыркой в животе и
перебитой ногой.
Этот уже обыкновенный старший лейтенант глядел в небо, чтобы не
видеть чужих шлюпок и тех, кто сожмет пальцы плена на его горле.

Напоследок к нему наклонилось лицо матроса:
— Вы теперь — Аршба, запомните, командир, вы — Аршба, старший
механик Аршба.
И вот он лежал у стальной переборки на чужом корабле и пытался
заснуть — но было так больно, что заснуть не получалось.
Тогда он стал считать все повороты чужого корабля — 290 градусов, и
шли пять минут, потом поворот на десять градусов, полчаса… Часы у него
никто не забрал, и они горели зеленым фосфорным светом в темноте.
Эту безумную успокоительную считалку повторял он изо дня в день —
пока не услышал колокол тревоги.

То капитан Григорьев заходил на боевой разворот — сначала

примерившись, а потом, круто развернувшись, почти по полной восьмерке,
он целил прямо в борт крейсеру, прямо туда, где лежал Аршба-Коколия.
Коколия слышал громкий бой тревоги, зенитные пушки стучали
слившейся в один топот дробью — так дробно стучат матросские башмаки
по металлическим ступеням.
И Коколия звал торпеду, уже отделившуюся от самолета, к себе — но
голос его был тонок и слаб, торпеда, ударившись о воду, тонула, проходя
мимо.
В это время в кабине торпедоносца будто лопнула электрическая